Правда, такая служба накладывала свой отпечаток на характер. Поневоле начинаешь подозревать всех окружающих. Своим и то на сто процентов довериться нельзя – доложить начальству могут, что, мол, разговорчики ведешь не те, нет веры в силу нашего оружия, или еще что-либо подобное. Придумать можно все что угодно, и попробуй потом отмойся.
Доносили часто – сослуживец на сослуживца, солдат на офицера. Не все по сути своей, душевному устройству были порядочными. А карательной машине НКВД это только на руку: много выявленных врагов и людей с пораженческими настроениями, стало быть – работаем хорошо. Вон как много везде врагов нами выявлено! И – в лагеря! Бесплатная рабочая сила в тылу обеспечена.
Следующим днем я попрощался с лейтенантами, зашел к Сучкову по случаю убытия, а потом – на поезд.
Удалось, пользуясь удостоверением, сесть в теплушку эшелона, увозящего с передовой нашу разбитую технику на ремонт в тыл. А там уже – Москва, и пассажирский поезд в Куйбышев. Проверка документов на КПП, и вот я уже представляюсь новому начальству. Вручил засургученный пакет с сопроводительными бумагами. Потом – штаб, беготня с аттестатами, обустройство в комнате общежития для преподавателей.
Жили мы вчетвером. Все – преподаватели, с разным
опытом работы: кто подрывник, кто – специалист по радиоделу и шифрованию, только я один – из «чистильщиков».
И потянулись дни и недели моей преподавательской работы в школе. С одной стороны, преподавать было интересно – натаскивать офицеров для будущей службы. С другой – скучновато. Я быстро втянулся в специфику преподавания. Моментами ловил себя на мысли, что Сучков специально меня послал в школу – вроде как на отдых, или сберечь хотел, имея в виду какие-то далеко идущие цели.
Офицеры в школу для учебы прибывали уже с фронтовым опытом, обстрелянные, но к нашей службе СМЕРШа годные условно. Одно дело пехотным взводом на передовой командовать, другое – уметь проверить документы на подлинность, дом обыскать, вражескую группу блокировать или агента вычислить.
Потому неудивительно, что на учебном разборе результатов захвата диверсантов я слышал запальчивое:
– Чего с агентом цацкаться? Пулю ему в лоб – и конец.
Приходилось спокойно охлаждать пыл таких курсантов:
– Агенту-то конец, только с его смертью все ниточки оборвутся, и как тогда других его сообщников взять? К ним новый агент на связь выйдет, и группа возобновит работу. Если агент при задержании сопротивление оказывает, прострели ему руку или ногу, но в живых оставь. И потроши быстро, допрашивай, пока он в шоке от захвата и ранения, пока в камере оправдание для себя не придумал – что пистолет для самообороны носил, а пачку денег на улице нашел. И дави ему на печенку!
Я выводил курсантов в поле, тренировал их в стрельбе, ставил задачи по захвату агента. В классе задавал задачи – в основном из практики, чтобы сами выход из ситуации искали. Учебников ведь не было, да и в каком руководстве можно все мыслимые ситуации охватить? Мозги должны включаться на полную мощь.
В моей группе из десяти человек только двое соображали быстро, могли ситуацию прокачать и сделать верные выводы. При выпуске я так в их характеристиках и написал – годны для работы в аналитических отделах, а также старшими групп «чистильщиков».
Каждая группа стажировалась по полтора месяца. Я успел выпустить две группы. И мне приятно было, когда мои выпускники показали лучшие результаты на выпускных экзаменах.
Конечно, не я один обучал курсантов, приложили руку к переподготовке и другие преподаватели – минно-взрывного дела, радисты, шифровальщики, но по практической, оперативно-разыскной деятельности это были мои ученики.
Я спокойно занимался курсантами, набирался сил. И раны все реже давали о себе знать. А вал наступления Красной Армии катился все дальше на запад. Каждый день я с интересом слушал сводки Совинформбюро. Наши войска зимой начали наступление на Украине, разбив до середины апреля группу армий «Юг» под командованием фельдмаршала Э. Манштейна и освободив Правобережную Украину. С середины января 1944 года началась Ленинградско-Новгородская операция. Наши войска нанесли тяжелое поражение группе армий «Север» под командованием Г. Кюхлера и сняли 900-дневную блокаду Ленинграда, освободили от оккупации территорию Ленинградской, Новгородской и большую часть Калининской областей.
С особым интересом я выискивал сведения о своем фронте – бывшем Центральном, а с 20 октября переименованном в Белорусский. Активных наступательных операций там не велось, отчасти по причине особых условий рельефа. В Белоруссии местность сырая, много болот, здесь и летом особо не развернешься с большим количеством танков, а уж зимой – завязнут да утонут. Но по тому, как накапливались там войска, и по многим другим признакам я предположил, что и в Белоруссии скоро начнется наступление. Каждый офицер – даже простой боец мог это предсказать. Ведь если в танковый полк завозят боеприпасы, заправляют технику топливом под крышки баков – то жди, когда бросят в бой. Так и в СМЕРШе. Если на каком-то участке фронта резко возросла активность и численность вражеских разведгрупп, а с нашей стороны почти все рации молчат, жди бури.
А служба радиоперехвата у немцев действовала активно. Их службы знали почерк наших радистов – дивизионных, фронтовых. И когда появлялась в нашем тылу рация с новыми позывными и другим почерком радиста, немцы понимали – появилась новая часть, переброшенная из другого района. Потому, до начала наступления, чтобы не обнаружить себя, вводилось радиомолчание.