«Качай маятник»! Особист из будущего (сборник) - Страница 2


К оглавлению

2

Вот и деревушка о пяти домах.

Я остановился у дома, где на лавочке сидела старушка.

– Добрый день, бабушка!

– Добрый, сыночек.

– Вы не подскажете, где деревня Порхово?

– И-и-и, сыночек! Уж нет той деревни давно! Как сгорела

в войну, так и не поселился потом на этом месте никто. А чегой-то тебе она понадобилась?

– Могилу деда ищу.

– Не найдешь ничего, все бурьяном поросло. А сама деревня вон там стояла: проедешь вперед – и за березами вправо, вдоль реки. Остались вроде трубы печные, а может, уже и их нету – давно я там была, слаба ногами стала.

– Спасибо, бабушка.

Я сел в машину.

Вот березы, поросшая травой, едва угадывающаяся грунтовка. Слева речушка тянется-вьется, два метра шириной.

Я ехал едва-едва и все равно просмотрел деревню – вернее, место, где она когда-то была. Просто дорога уперлась в овраг.

Развернулся назад. Вот вроде куча камней, поодаль – еще.

Заглушив машину, я вышел.

Покосившийся, осевший в землю колодезный сруб, рядом – упавшая на землю кирпичная труба от печи… Да, деревня была здесь. Отправная точка для поисков найдена.

Все вокруг поросло сочной травой, бурьян по пояс. Кусты малины и крыжовника разрослись и превратились в непроходимые заросли. Грустно смотреть – жили же когда-то здесь люди, строили избы, сеяли хлеб, растили детей. Прошла война, и ничего нет – ни изб, ни людей, одно запустение.

Я прошелся по одному участку, перешел к другому. Повернулся к машине, сделал шаг. Под ногами захрустело, земля ушла вниз, и я рухнул в яму, оказавшуюся старым погребом. Сгнившие бревна не выдержали моего веса и проломились.

От удара и боли в ноге потемнело в глазах.

Когда я пришел в себя и немного осмотрелся, то увидел, что левая штанина разодрана, на голени – ссадины. Ничего страшного, зато сам жив, шею не свернул – уже хорошо. А ссадины до свадьбы заживут, обмыть их вот только надо.

Пора и выбираться. Вот только как это сделать? Я с тоской посмотрел наверх, на пролом в настиле. Высота у погреба – метра три, лестницы нет. Только по стенам – дощатые полусгнившие, почерневшие от времени полки.

Я попробовал подтянуться за полки руками – бесполезно. Доски и жерди не держали моего веса и под рукою превращались в труху. Совсем рядом, в машине, веревка есть, вот только не добраться до нее. Сижу тут, как в земляной тюрь-

ме – зиндане. Вроде смешно, только вот смеяться не хочется. Никто не знает, где я, так ведь и с голоду сдохнуть запросто можно.

От отчаяния я поднял голову к дыре, через которую было видно голубое небо, и заорал.

К моему удивлению, в дыре появилось лицо старика – бородатого и в картузе.

– Чего орешь?

– Провалился я, помогите выбраться.

Дед исчез, но вскоре появился вновь.

– Держи!

Вниз ко мне упала пеньковая веревка.

Помощь пришла быстрее, чем я думал. Ну, по канату лазать нас еще в училище учили.

Ухватившись за веревку, я подтянулся, помог себе ногами и через секунду уже был на краю ямы. Осторожно лег на дерн и отполз на животе в сторону, памятуя о ненадежных бревнах погреба. Встал с горячим желанием поблагодарить незнакомого старика… и застыл от неожиданности.

Моей машины не было, а по грунтовке шли люди – с рюкзаками, сумками, баулами, узлами. Тащили за руки детей, катили коляски и тачки, груженные домашним скарбом.

Что за ерунда? И где моя машина? В ней же документы мои, деньги, инструменты, провизия. Неужели оставил ключи в замке зажигания? Я механически хлопнул ладонью по карману. Нет, ключи здесь. И старик – вот он, рядом стоит.

– Спасибо большое, дедушка, выручил из беды.

– Не стоит благодарности. Мы сейчас все друг друга выручать должны. Беда-то какая!

– А что за беда?

– Тебя что – контузило? Али речь Молотова по радио не слышал?

– Не слышал, я в яме был.

– Так не медведь же ты в берлоге! Фашист напал! Уже десять ден как! Прет и прет, никакого удержу.

Либо я сошел с ума после падения, либо у дедушки «белка» от деревенского самогона. Какие фашисты, какой Молотов?!

– Так сейчас чего – сорок первый год?

– Самая середина, – подтвердил дед, – второе июля.

Кто-то из нас двоих ненормальный, и я даже знаю, кто.

– Милок, а закурить не найдется?

– Найдется.

Я полез в карман, достал пачку «Явы» и протянул старику. Дед с удивлением покрутил в руках сигареты, достал одну, понюхал.

– Духовитые. Чтой-то я таких ране не видал.

– Так ты, дед, небось махорку курил.

– И ее, родимую.

Дед сунул сигарету в рот, я поднес зажигалку, чиркнул. Дед затянулся, пустил струю дыма.

– Не, слабенькие, разве что побаловаться только ими. Ну, прощевай.

– А куда все идут?

– Известно – от немца подалее. Я вот – на Вязьму, к сыну.

Старик повернулся и пошел по дороге.

Я закурил сам и задумался. Что делать? Документов нет, денег нет, из вещей – только то, что на мне, да сигареты. Я был слишком подавлен и потрясен. Полчаса назад я был в своем времени, потом – падение в подвал, и – здравствуйте: тысяча девятьсот сорок первый год, самое начало войны. Не хочу! Упасть в подвал снова, что ли? Может не сработать, только сломаю себе чего-нибудь.

Я всмотрелся в проходящих по дороге.

Мимо меня, глядя перед собой ничего не замечающими глазами, шли бесконечной чередой измученные люди. Одежда несовременного покроя, сплошь черного и серого цвета. Лишь иногда мелькнет чья-то коричневая кофта. Лица усталые, осунувшиеся. Не похоже, что дед шутил. Блин, вот это я влип! Только сейчас до меня начал доходить ужас моего положения. Меня же на первом посту сцапают! Объяснить, что я из Ярославля, я еще смогу; то, что без документов – потерял. Но ведь если запросят по телефону Ярославль, ничего не подтвердится. В этом времени меня еще нет. А потому запросто могут шлепнуть как немецкого диверсанта.

2