«Качай маятник»! Особист из будущего (сборник) - Страница 22

Прихрамывая, подошел комбриг:

– Целы?

– Целы, вмятины только на броне, но ни одной пробоины.

– А экипажи Волкова да Самохвалова сгорели. Никто выскочить не успел. Так что осталось у нас только два танка. Сейчас распоряжусь, чтобы снаряды и патроны подвезли. Вот с соляркой плохо, бензовоз во время бомбежки сгорел.

– У нас еще с полбака осталось – продержимся, если далеко ехать не придется.

До вечера никаких попыток наступать немцы больше не делали.

Когда стемнело, подвезли кухню. Мы поужинали гречкой с тушенкой. Старшина выдал каждому по поллитровке, вздохнул:

– Получал по списочному составу, а танкистов осталось – перечесть на пальцах рук можно.

Мы устроились около танка, распили бутылку за наших погибших ребят. Я их не знал лично, но Петр и Алексей служили с ними и горевали о потере.

Выпили еще. Меня слегка повело, и я затянул фронтовую песню, слышанную в фильме «На войне как на войне» и потом иногда исполнявшуюся нами в училище:

%%%Моторы пламенем пылают,

И башню лижут языки…

Когда я дошел до слов

%%%В углу заплачет мать-старушка,

Слезу рукой смахнет отец,

И дорогая не узнает,

Какой танкиста был конец…

Алексей всхлипнул:

– Задушевная песня, не слышал раньше такой.

Подошел и комбриг:

– Чего поем?

За всех ответил Петр:

– Да вот друзей погибших помянули, по сто грамм фронтовых приняли.

Комбриг выразительно посмотрел на две пустые бутылки.

– Хватит пить. Песню я услышал о танкистах – новое что-то. Кто пел?

– Командир наш.

– Спой еще раз, Колесников. За душу взяла твоя песня.

И я исполнил песню, что называется, на «бис».

– Замечательная песня. Слова мне потом запишешь.

Комбриг поднялся и ушел.

Привезли снаряды и патроны. Мы набрали даже сверх боекомплекта, приторочив два ящика бронебойных снарядов на корме. Даже если в них пуля попадет или осколок, они не взорвутся. Чему там рваться? Снаряд – болванка из стали.

На небе высыпали крупные яркие звезды. Где-то высоковысоко послышался гул множества невидимых самолетов.

– Немцы, Москву небось полетели бомбить, – вздохнул Алексей.

Незаметно завязался разговор.

У Алексея в Костроме была семья – жена и двое детей.

Петр тоже успел обзавестись женой и имел сына – Михаила. Когда я это услышал, меня словно обухом по голове ударило. Отец у меня – Михаил Петрович, а я, естественно, Сергей Михайлович. Слишком много совпадений – похоже, мы не просто однофамильцы. С замиранием сердца я спросил Петра:

– Ну а жену-то как звать?

– Имечко самое простое – Лукерья, проще – Луша.

Все, все сомнения отпали – так звали мою бабушку.

Какое-то время я был настолько оглушен, что перестал

слышать разговор. Выходит, Петр – это мой дед, который не вернулся с войны и могилу которого я разыскивал на Смоленщине? А я его в бою ногами в плечи толкаю, приказы отдаю?! Голова кругом идет, никак не укладывается в ней, что рядом со мной, здесь и сейчас, сидит мой дед – живой, из плоти и крови, и его даже пощупать можно!

Осипшим от волнения голосом я спросил:

– Петр, а тебе сколько лет?

– Двадцать восемь – я с тринадцатого года.

– А мне двадцать девять, – выдавил я из себя.

Выходит, дед даже моложе меня.

– Староваты вы оба, – хохотнул Алексей. – А мне только двадцать пять.

– Зато у тебя двое детей, – огрызнулся я.

– Так это же хорошо. Случится – убьют на войне, сыновья род продолжат.

– А ты – семейный, командир?

– Нет, ни женой, ни детьми не обзавелся.

Надо признаться, в этот момент я и в самом деле пожалел, что не успел жениться и завести ребенка.

– Вот что, – поднялся Петр, – спать пора, неизвестно еще, как завтра день повернется.

Петр забрался спать под танк, на брезентовый чехол, Алексей – на брошенную на землю ватную телогрейку, я же улегся в окопе. Вещами я здесь еще не обзавелся, и стелить мне было нечего.

Вскоре экипаж уже храпел, я же не мог уснуть. Смотрел в звездное небо и размышлял. Каким-то чудом занесло меня на шестьдесят лет назад, встретился с дедом, которого никогда раньше не видел, а поговорить с ним не могу. Многое рассказать ему хочется, о многом расспросить, да как сказать деду, что я – из будущего, что я – его потомок, его внук? Сочтет, что меня контузило или с ума сошел, да еще не дай бог политруку доложит. А тот, судя по разговору, партийный фанатик.

Было бы здорово сесть с дедом за стол, поговорить под водочку по душам, рассказать, как жила бабушка моя – его жена – после войны, как сына Михаила поднимала, как страна наша изменилась. Невозможно!

С тем я и уснул.

Проснулся от крика: «Немцы близко!» Сон как рукой сняло. Подхватился – и к танку.

– Кто кричал – «немцы»?

– Старшина.

– Где он?

– Вон, к комбригу побежал.

Я быстрым шагом направился к танку комбрига и услышал, как старшина сбивчиво объяснял, что поехал на повозке в тылы насчет харчей, а дорога уже перерезана немцами. И добавил, что лошадь из пулемета убили, а он сам едва ноги унес.

Окружения в начале войны боялись все. Это был излюбленный немецкий прием – вонзиться танковыми клиньями в расположение наших войск, соединиться – и котел готов. А дальше – бои на добивание. Долго ли продержишься без горючего и боеприпасов? В эти суровые времена тотальной диктатуры и всевластия НКВД только попади в окружение – ярлык неблагонадежного обеспечен, а то и в лагерь угодишь. А уж если в плен попал – сразу враг народа. И родные твои так и будут жить с этим несмываемым пятном, соседи пальцем будут тыкать, и счастье великое, если удержишься на работе. А нет работы – нет продовольственных карточек. Тогда ложись и помирай с голоду. Сколько миллионов женщин и ни в чем не повинных детишек прошло в годы войны через этот ад? Чем измерить их горе, слезы, потерянное здоровье?