Лейтенант слово сдержал. Уже ночью нам притащили ящик винтовочных патронов, вещмешок сухарей и несколько селедок. То, что соленое, не страшно – ручей рядом.
Мы набили животы и распределили патроны. Я свернулся в окопе калачиком. Коротковат окопчик, ноги не вытянешь, – и незаметно уснул. А к утру продрог. Невелик ручеек, а сыростью от него тянет, как от реки.
Светало. Нацепив на ствол автомата каску, я приподнял ее над бруствером и покачал из стороны в сторону. Никто не купился на обманку, не выстрелил. Неужто немцы еще не проснулись?
Я по-пластунски сползал к ручью, умылся, попил воды.
Осмотрел со стороны наши позиции. Проснулись уже бойцы – то голова мелькнет над окопом, то дымок от махорки повиснет сизым облачком, кто по нужде в кусты отойдет. А со стороны немцев – тишина. Не то что выстрелов – разговоров, лязга оружия – ничего не слышно. Странно! Отошли или обошли? Оказаться в окружении мне совсем не хотелось.
От ручейка в немецкую сторону вела небольшая, поросшая травой ложбинка. Скорее всего ее промыло по весне вешними водами, таявшим снегом. Я опустился в нее и пополз. Автомат мешал – цеплялся за все, но и бросить его нельзя.
Метров через двести я подобрался к опушке леса и, лежа в ложбине, прислушался. Птицы щебечут, листва шелестит, а звуков, выдающих присутствие человека, что-то не слышно.
Я приподнялся и оглядел опушку – никого. Пригнувшись, метнулся в лес, к немецким позициям. Окурки сигарет, пустые консервные банки, россыпи стреляных гильз. И – ни одного немца.
Я перекинул автомат со спины на живот и прошелся по лесу. Пусто!
Вышел из леса и, уже не таясь, направился к своим. Из наших окопов поднялись головы, высунулись стволы винтовок.
– Спокойно, свой! – крикнул я. Не хватало только, чтобы спросонья кто-нибудь выстрелил.
Дошел до окопов, а тут уже лейтенант. Лицо белое от бешенства, пистолетом размахивает:
– Ты… ты… Сдаться хотел? Да я тебя…
– Охолонись, лейтенант! Где ты немцев видишь? Нет их в лесу ни одного – ушли.
– Куда? – опешил лейтенант.
– Мне не доложили, а только нет там никого.
Лейтенант сунул «ТТ» в кобуру и ткнул пальцем в двух
красноармейцев:
– Ты и ты! Сходите на холм, проверьте – только осторожно.
Бойцы взяли винтовки на изготовку и пошли через лощину. Все с любопытством и тревогой наблюдали за ними.
С холма один из бойцов помахал рукой.
Лейтенант уселся на бруствер, свесил ноги в окопчик. Лицо его было озадаченным.
– Где же они могут быть? И с батальоном связи нет.
Чувствовалось, что он растерян и не знает, что предпринять.
Однако странная, загадочная ситуация с внезапно исчезнувшими немцами разъяснилась быстро.
Из-за поворота дороги показалась колонна людей – наших, гражданских: дети, женщины, старики. Вначале все приняли их за беженцев, бредущих с обжитых мест от войны. Однако же и лейтенант, и я узрели – за спинами людей поблескивали каски немецких пехотинцев. Вот суки! Собрали из окрестных деревень мирных жителей и гонят перед собой, прикрываясь ими. Ход поистине изуверский!
Сразу в голове всплыло вчерашнее происшествие с санитарами. Немецкий командир не только своих раненых вытащил с поля боя – он еще и нас проверил. И когда мы не стали стрелять по санитарам, позволив им вынести раненых, он, видимо, решил, что нащупал нашу болевую точку. Уж по своим-то, гражданским и беззащитным, мы тем более стрелять не будем. Умен он и хитер! В этом ему не откажешь!
– Приготовиться к стрельбе! – закричал лейтенант. И тут же: – Отставить!
– Лейтенант! Прикажи бойцам – отойти к опушке и занять оборону там. Немцы вперед пойдут, и тогда «максим» им в тыл ударит, где гражданских нет.
– Я и сам так подумал, – подхватил мою идею комвзвода. – Отводи бойцов, я – к пулеметчикам.
И лейтенант, пригибаясь, побежал к позициям пулеметчиков.
Я передал бойцам приказ взводного, и они стали перебегать через лощину и подниматься к лесу.
Меж тем немцы стали подгонять жителей прикладами автоматов и сами ускорили шаг. Вот они миновали ручей, пошли по лощине. И в тот момент, когда фашисты оказались спиной к «максиму», пулеметчик открыл огонь. Не ожидавшие удара с тыла немцы опешили, но было поздно. Один за другим падали убитые и раненые.
Деревенские при первых же звуках стрельбы запаниковали и кинулись врассыпную, открыв нам немецких пехотинцев. Мы тут же поддержали пулеметчика. Однако прицельно стрелять было сложно – мешали деревенские. Охваченные страхом, они метались близ дороги, пытаясь хоть как-то укрыться от пуль. А «максим» не унимался – бил короткими и точными очередями.
Дрогнули немцы, побежали. Да и как тут устоять, когда
потери столь велики! Задумал коварный командир устроить нам каверзу, а вместе со своими солдатами сам в ловушку попал.
Понесли потери и деревенские жители. Немцы стреляли по нашим позициям, ничуть не заботясь о попавших под обстрел мирных жителях.
Наш взвод отделался незначительным ущербом – несколькими ранеными. Одно было плохо – наша разведка не сработала, как полагается. По принципу «баба с воза – кобыле легче». Ну, ушли вчера немцы с позиций – так это их дело. А куда ушли? «На войне не должно быть непонятых и необъясненных действий противника», – такой вывод сделал я для себя.
Подошел лейтенант. Он был в хорошем настроении, улыбался.
– Дали мы немцам жару! Молодец, «комод», вовремя сообразил отойти из окопов на бывшие немецкие позиции. Вот что значит – фронтовой опыт. Не зря финскую прошел. Что дальше делать думаешь?