Мы рухнули у корневища упавшего дерева. Я подтащил «Сидорова» к углублению, уложил на плащ и свалился рядом.
– Не пойму я что-то. Можешь сказать мне, сержант, почему ты сразу в лес не ушел?
– Да уходил я – по этой же улице, уже назад шел, однако на шторах тени увидел. Понял: что-то неладно у вас, борьба идет, вот и решил вмешаться.
«Сидоров» затих.
– Эй, земляк, ты живой? – Я тронул раненого за здоровую ногу.
– А нож у тебя откуда?
И тут вдруг я, неожиданно даже для самого себя, выдал крылатую фразу Абдуллы из «Белого солнца пустыни»:
– Кинжал хорош для того, у кого он есть, и плохо тому, у кого его не окажется в нужный момент.
– Тоже мне – философ. Ладно, я прощаю тебе невыполнение приказа. Если бы не твое вмешательство, задание было бы сорвано. А так – документы у нас. Майора только жалко.
– Ты о ком?
– Об «Иванове».
Мы оба замолчали. Еще неизвестно, в каком звании сам «Сидоров». А самое главное – как теперь назад выбираться будем. «Сидоров» сейчас не ходок.
Видимо, он думал о том же:
– Давай спать, сержант, утром будем думать.
Я его понимал – после ранения, кровопотери и шока всегда в сон тянет.
«Сидоров» тут же уснул. Я же взял автомат и залег на охрану. Дремал одним глазком, прислушиваясь к каждому шо-
роху на тропе, пытаясь расслышать, не началась ли в поселке облава. Наверняка немцам уже известно о происшествии в доме на Железнодорожной. Силы экономить надо, печенкой чувствовал – завтра они мне еще ох как понадобятся.
Ночь прошла спокойно.
Утром я подошел к раненому – лоб потрогал, повязку на ноге осмотрел.
– Сержант, как думаешь из ситуации выбираться? – спросил «Сидоров».
– Вариантов у меня нет. Буду тебя с грузом потихоньку к передовой тащить. А там – по обстоятельствам.
– Я предлагаю другое. Ты поможешь мне добраться до нашей предыдущей стоянки – помнишь овраг? Там ручей есть, место глухое. Оставишь меня в овраге, а сам – к нашим иди. Я в таком состоянии перейти передовую не смогу – ты это и сам понимаешь. Доберешься до своих, позвонишь в штаб армии – телефон я скажу. Приведешь спецгруппу назад, ко мне – вчетвером и меня, и документы вам забрать проще будет.
Я задумался:
– Вряд ли получится. Смотри сам. До передовой минимум двое суток, назад столько же. Группа только ночью передовую перейти сможет. Считай, на все пять дней уйдет. А как же рана? И еды уже не осталось. Еще вот форма на тебе немецкая. Местные тебя обнаружат – добьют, а если немцы наткнутся? Предлагаю перенести тебя подальше от Приднепровской да и оставить на каком-нибудь глухом хуторке – у старушки. Все пригляд будет и хлеба кусок.
– Опасно с документами на хуторе скрываться. Немцы нагрянуть могут.
– Так документы рядом с хутором спрятать можно, а потом забрать.
– Разумно.
– Только форму нашу надеть тебе надо. Какой, к черту, хутор, какая старушка, если на тебе форма вражеская?
– Где же взять нашу? Пить дай – во рту сушит.
Я протянул ему флягу. «Сидоров» присел, опершись спиной о корневища дерева, напился.
– Вот что. Переодену-ка я тебя в свою форму. Побудешь пока старшим сержантом. А немецкую закопаем. На мне – гражданская одежда, в ней и пойду.
«Сидоров» не торопился с ответом – размышлял:
– Пожалуй, можно попробовать.
Сказано – сделано. И надо спешить – поскорее уйти подальше от Приднепровской.
Я перетаскивал раненого на сто-двести метров, потом возвращался за документами и оружием, да еще и за ранцем из телячьей кожи в придачу, будь он неладен. Утренняя свежесть осеннего леса придавала бодрости, но через час я уже весь был мокрый. Умаялся хождениями вконец. «Сидоров» тоже устал – я видел испарину на его лбу, бледность.
В чащобе я помог ему переодеться в мою военную форму. Ножом поддел дерн, выкопал ямку, уложил в нее снятую с раненого немецкую окровавленную и порезанную форму, присыпал землей, а сверху положил дерн. Полюбовался на дело рук своих. С виду – девственно цело, не догадаешься, что там что-то спрятано. А потом дожди пойдут, и форма сгниет.
«Сидоров», наблюдавший за происходящим, одобрительно кивнул.
Все-таки я перетащил раненого и груз через лес, хотя далось мне это непросто. Рубашка мокрой от пота была – хоть выжимай.
Оставив раненого и груз в овражке, сам пошел искать жилье. Нашел в километрах двух от леса деревню небольшую, о трех избах. С дедом, одиноко проживающим в деревне, удалось договориться быстро. Даже тачку дал для перевозки раненого, чему я рад был чрезвычайно. В глухой деревеньке как без нее? Использовали ее для хозяйственных нужд – дрова перевезти, урожай. Дед довольно глядел вслед – и в лихое время сгодилась его железная помощница! Убогое сооружение на железных колесах с самодельным дощатым коробом на них подпрыгивало на ухабах, переднее колесо поскрипывало, зарывалось в скрытые под мхом рытвины, но я толкал тачку и чуть не пел от радости. Каково было бы тащить на себе груз и тяжелого разведчика еще два километра?
Прибыл на место, на дно короба уложил вещмешок с документами, ранец и оружие, а уж сверху и «Сидоров» устроился. Конечно, катить тачку даже по кочкам и выбоинам было легче, чем нести его на себе.
Не доезжая немного до деревни, на опушке реденькой рощи я остановился, прикопал вещмешок и ранец. Приметил место. И – к избе деда.
Он уже поджидал нас у избы. Увидев раненого красноармейца, всплеснул руками:
– Как же тебя, милок, угораздило? Я и сам в четырнадцатом годе воевал, знаю, каково оно. Давай помогу.