«Качай маятник»! Особист из будущего (сборник) - Страница 115

115

У штаба толпились сбежавшиеся на шум стрельбы офицеры. Они настороженно поглядывали в нашу сторону. Оно и понятно – офицеров СМЕРШа в армии побаивались. Хотя иногда и было за что – расстрелы изменников и трусов перед строем не добавляли нам уважения. Сам я пока в таких акциях не участвовал, но сослуживцы рассказывали.

Я подошел к собравшимся офицерам и сказал:

– Мы, офицеры СМЕРШа, выполняли специальное задание. Кто у вас старший?

Вперед вышел средних лет майор. Я отозвал его в сторону. Он, хоть и старше по званию, пошел безропотно.

– Тут вот такое дело, майор. Ваш старшина Измайлов предателем оказался. При задержании он погиб в перестрелке, ранив нашего офицера и убив командира вашего полка и солдата. Закопайте этого мерзавца где-нибудь, как собаку – он не просто враг, он хуже. А полковника и солдата похороните, как героев – они погибли с оружием в руках.

У майора округлились глаза.

– Как погиб? Мы же с ним с сорок второго года вместе, он дважды в танке горел – и выжил!

– Ты это теперь своему старшине расскажи, – сказал я жестко, вернулся к машине и залез в кузов.

– Трогай.

– Чего там случилось? – спросил Андрей.

Я глазами показал на связанного лейтенанта – не хочу, мол, при нем говорить.

Всю дорогу я молчал. Гадко и противно было на душе, хотелось вымыться, как будто я вымазался в грязи. Из-за одного предателя погибли солдат и его командир. Как и когда воин перерождается в предателя? И почему такой деградации личности не видно со стороны? Ведь воевал, как все, переносил тяготы фронтовой жизни, делил последний кусок с товарищами, которых потом за деньги и продал?! Не понимаю я этого и, наверное, никогда не пойму.

А полковника жалко. Быстро просчитав последствия, он сам выбрал выход. Неправильный, но это его решение.

Мы приехали в Конотоп, и сразу – к госпиталю. Я повел Свиридова к зданию.

– Что ты меня, как девку, лапаешь? Я сам дойду.

Подошли ко входу. Николай остановился.

– Знаешь что, Петр, давай в рапорте напишем, что старшина тот полковника убил и солдата.

– Сам об этом же всю дорогу думал. Да я еще там, у штаба, майору сказал, что командир полка геройской смертью погиб от руки немецкого агента.

– Ну ты молоток, Колесников!

И мы поехали в отдел.

Сучков допросил этого лжелейтенанта. Оказалось – он агент, завербованный немцами еще в 1941 году и заброшенный к нам. Его позывной – Раух. Фактически мы накрыли всю группу. С радистом Колядой наш радиовзвод под руко-

водством полковника Сучкова еще два месяца водил немцев за нос, посылая дезинформацию.

А с нами – обошлось. Никого не наказали, но и не наградили. Обычная работа.

Глава 4

Сказал, как накаркал. Через пару недель после ликвидации диверсионной группы Рауха меня вызвал к себе полковник Сучков.

– Садись, Колесников! В Н-ском полку Второй танковой армии чрезвычайное происшествие. Ты не в курсе?

– Откуда?

– Ну, мало ли – слухи… Проявил трусость в бою командир танковой роты – покинул на танке поле боя, не поддержав атаку пехоты, а за ним ушли все танки роты. Старлей попал под трибунал, и его приговорили к расстрелу.

Я пока не понимал, каким краем это меня задевает, но от нехорошего предчувствия в животе появилось ощущение пустоты.

– Так вот, надо ехать в эту роту. Военно-полевой суд решение вынес, дело за исполнением.

Ах вот почему меня вызвали – проследить за расстрелом офицера-танкиста! Я едва не задохнулся от возмущения.

Я вскочил и вытянулся по стойке «смирно».

– Я разведчик, а не палач, товарищ полковник! Расстрельщиком быть не могу!

Сучков буквально взорвался. Таким я его не видел никогда.

– Ах ты, белоручка гребаная! Мы, значит, дерьмо, а он хочет незамаранным, чистеньким остаться!

Долго он бушевал – аж лицо побагровело и голос осип. Потом уселся за стол, отдышался, налил стакан воды из графина, залпом выпил.

– У тебя у самого руки в крови – вспомни, сколько немцев ты ими убил, и заметь – не издалека, не из винтовки, когда и глаз противника не видно, и как он хрипит в агонии, не слышно, а ножом.

– Так то в бою или в разведке. Там – кто кого. Я врагов убивал, что на нашу землю пришли.

– А он хуже врага. Он струсил, вслед за его танком и другие танки ушли, пехоту на поле боя без поддержки оставили. Это воинское преступление, и суд вынес приговор по закону.

– Может, тот старлей на батарею немецкую нарвался? Было бы лучше, если бы он танки в атаку вел и их немцы пожгли? Я сам танкист и знаю, как оно бывает.

– Ты гляди, какой адвокат у нас в СМЕРШе выискался! Поговори мне еще! За такие разговоры и за твой отказ тебя из органов выгнать надо, мягкотелость каленым железом выжигать. Передовая по тебе плачет, а то и штрафбат.

– Я готов.

Сучков обошел вокруг меня, оглядел со всех сторон, как вроде в первый раз видит.

– Колесников, ты, часом, не дурак?

– Так точно, дурак, товарищ полковник.

Я понимал, что меня уже понесло, но упрямо стоял на своем.

Полковник постучал себя по голове: соображай, мол, нашел, когда выказывать твердолобое упрямство.

– В общем, не хочу больше слышать такое! Ты кадровый офицер спецслужбы и помни об этом! Езжай в роту, там политрук набрал расстрельную команду. Проследи. Если не исполнят, тогда – сам. И рука дрогнуть не должна. Это приказ! Все, и, прежде всего, командиры и политработники должны видеть, что возмездие за подобные преступления неизбежно! Ты меня понял?

– Понял, товарищ полковник.

115